Положение фестиваля Агидель 2011 г.
Интервью Дмитрия Бикчентаева
Интервью Николая Грахова
Интервью Вадима Егорова
Интервью Анатолия Киреева
Интервью Виктора Кузменко
Интервью Евгения Матвеева
Интервью Раисы Нур
Интервью Александра Тарханова
Интервью Эльшада Теляшева

Раиса Нур

Корреспондент (К): – Представьтесь, пожалуйста. Откуда вы?

Раиса Нур (РН): – Раиса Нур. Москва, но вообще-то родилась в Уфе.

К: – Скажите, какие впечатления от фестиваля?

РН: – Замечательные впечатления. Когда усталость накапливается, и к последнему дню уже становишься никакой - это и есть фестиваль. Потому что, если приезжаешь бодрая, не взъерошенная — значит, фестиваль был так себе. А вот когда устаешь, когда в голове одни песни кружатся, то, значит, фестиваль удался. Всё нормально.

К: – Вообще много дарований разглядели?

РН: – Вы знаете, вообще, талантливы все. Не талантливых людей не бывает, вы же понимаете. И я понимаю, что выходя на сцену, некоторые очень волнуются и это мешает. Я всегда себя вспоминаю, когда выходила на какие-то конкурсы, это конечно волнение безумное было. И не похулиганишь, и как-то всё в статусе. Но ребятки хорошие конечно есть. И есть над чем работать. Девочка меня, Андреева, порадовала. 17 лет и солнышко. Мне кажется, если солнце есть в песнях, в стихах, то всё в порядке. Значит, всё будет хорошо.

К: – Ваш псевдоним — Нур. Он лучистый изначально, поэтому вы к солнцу и тянетесь постоянно и вылавливаете так четко его?

РН: – У меня ещё и имя — Раиса. Это в переводе с арабского - председатель, лидер.

К: – А какое впечатление от мастер-классов?

РН: – Хорошее впечатление. Меня всегда радует только одно, если человек хочет слышать, слушать о своих ошибках, если он воспринимает критику - то с ним все в порядке. А вообще, талантливые люди хотят слышать о себе что-то желательно плохое. Чем больше они получат негативной информации, тем больше будет сделано в работе над собой. Можно было бы и ничего не говорить, правда. Мне кажется когда идет диалог, когда человек сидит напротив другого человека и поет, по глазам понимаешь, понимают тебя или нет. Никаких сабель не было, только намекали, но люди хотят понимать, люди хотят слышать — это здорово!

К: – Мы сейчас находимся на берегу Агидели. Личностное восприятие реки у вас в душе сохранилось?

РН: – Конечно. Я думаю, что если я сейчас буду как-то пытаться рассказать о своих чувствах. Не получится. Чувства гораздо сильнее. Это речка, куда мы с подругой сбегали от наших родителей. Мы с ней очень давно не виделись и не слышались. Я даже не знаю где она. Но сбегали для того, чтобы сходить искупаться на пляже. Очень многое связано. Я наивно полагаю, что по ощущению, потрогав эту воду, я её из тысячи узнаю.

К: – Осязаемо время ощущать легче на берегу Агидели, с его памятником Салавата, могучим таким?

РН: – К памятнику, я думаю, нужно ходить в гордом одиночестве. Это у меня не получается. У меня здесь живет старенькая, маленькая моя мама, которой в августе будет 81 год. И поэтому я стараюсь сидеть дома. Конечно, тех мест уже нет, исконно таких моих, из моего детства. Всё меняется. И в лучшую сторону. Но всё же некоторые местечки все ещё есть в Уфе, которые самые-самые мои.

К: – А мама воспринимает ваши песни? Песня становится каким-то общением вашим с мамой?

РН: – Если удается песенный вечер, то поет мама. Я считаю, что она лучше меня поет, гораздо. У неё какая-то удивительная природная постановка голоса. В народе говорят, поет, как водичку пьет. Её не надо уговаривать. Она начинает и я только плачу, больше ничего не могу делать.

К: – Выходит мама очень взыскательный для вас оценщик? Вы боязливо относитесь, когда поете ей свои песни?

РН: – Нет, нет. Просто не получается ей спеть. Я начинаю петь, она тоже начинает петь, и я замолкаю просто и начинаю слушать и плакать.

К: – Что бы вы пожелали тем, кто не станет лауреатом. Вы, я чувствую, очень жестко, взыскательно подошли к делу.

РН: – Я бы советовала не предавать значение этим дипломам, а тем более первой, второй степени. Все эти вещи условные. Каждый человек наедине поет, конечно, гораздо лучше, проще и свободнее. Не теряйте эту свободу — раз.

К: – Мустай Карим сказал: Внутренне свободен тот, кто искренен.

РН: – Замечательно. И знать, что песня — спасательный круг. Если ты не владеешь музыкой, ну пусть это будет гитара, то ты живешь чуть не правильно. Человек должен петь. Не важно как. Есть слух, нет слуха. Если стихи слагаются их надо слагать.

К: – Когда собственные, родившиеся в вас песни вас удовлетворяют? Всегда или не всегда?

РН: – Не удовлетворяют. Концентрация мыслей, как мне кажется, конечно, не имеет границ. Можно мысль сжимать и сжимать, но главное не пережать. Мера грани. Бывает, что тебе кажется, что ты её нашла, но люди не понимают. Значит что-то здесь не так. Может быть, они и не должны понимать этого, можно оставить как есть, но вот каждый ищет. Каждый выбирает для себя.

К: – Скажите, а вот биография песен разная да? Они могут возродиться. Предвидеть судьбу песни можно?

РН: – Нет. Но я заметила, что песни, которые пишутся слету, на едином дыхании, и когда ты всё-таки на какие-то проценты больше согласен с тем, что получилось, они как-то и воспринимаются сразу.

К: – У вас очень любимые свои песни есть? Которые в трудный момент бывают опорой?

РН: – Я не могу сказать, что они любимые. Они больные. Это те песни, которые нельзя было не написать. Пусть они на трех-пяти аккордах и в них не много слов, но их очень трудно исполнять. Как правило, они исполняются, когда зал очень теплый, найден контакт со зрителем и вот тогда можно уже самое дорогое выпускать.

К: – Есть у вас потребность по глазам зрителей? Сверить свою песню, восприятие? Как в глазах человека отражается ваше выступление? Такая потребность есть?

РН: – Я вижу эти глаза. Куда же от них денешься. Тут всё понятно. Бывает, что ты одну программу наметишь на листочке, а люди придут грустные и им не хочется веселиться. Тогда я понимаю, что сегодня я спою что-нибудь другое.

К: – У меня возник образ. Журавль подставляет свои крылья другому усталому журавлю.

РН: – Да. А ведь все крылаты, понимаете. Ты выходишь на сцену и главное понимать, что крылья не у тебя одного. Как правило, люди приходят пишущие. Не пишущих, у меня такое чувство, просто не бывает. Любовь-морковь зарифмовать раз в жизни удается каждому. Ну а уж музычку какую-нибудь накалякать — конечно. Я считаю этого достаточно для того, чтобы быть творческим человеком.

К: – Когда вы ликование в душе ощущаете? Во время творческого процесса, в какой стадии?

РН: – Я не скажу ликование, но если песня написалась какая-нибудь, то какая-то легкость появляется. Такое чувство, что несла мешок с кирпичами, а потом нашлось место, куда его поставить. И я просто знаю, что я это сделала. Не ликование. И конечно, настроение повышается, когда концерт удачный. Не скажу, что я хорошо пела, бывает и без голоса приходишь, но контакт найден и люди хорошие и что-то ещё большое, не объяснить.

К: – Где родилась ваша мама?

РН: – В деревне Калмабаш. Чикмагушевский район. Отец, его 2 года как нет, из Чишмов. Там есть такая деревня Чураклы.

К: – То есть притяжение Башкирии для вас внутреннее?

РН: – Безумное.

К: – А в песнях это как-то отразилось?

РН: – Конечно. Вот Дмитрий Антонович Сухарев говорит: «Раечка, вы какую песню не запоете, всё татарская получается». Даже «Александру», когда гитаристов хороших рядом нет, мне приходится брать в руки инструмент и аккомпанировать Дмитрию Антоновичу. Я даю вступление и он говорит, что уже татарская песня. У меня такое чувство складывается, что я пишу всегда татарские песни, но делаю хороший перевод. Хороший русский перевод с несуществующего татарского текста.

К: – Как вы понимаете слово «мым»? Оно в принципе не переводимое. Это не грусть, не печаль, это нечто большее.

РН: – Мне кажется, мудрость голоса. Когда звучит голос просто, не живой, но прямой и совершенно ни о чем не говорящий. А есть голос, который летит, и уже о чем-то говорит тебе. Есть какая-то мудрость в звуке. Вот почему мы плачем, когда поют некоторые таланты? Потому что есть мудрость, потому что что-то гораздо большее в этом голосе, чем звук.

К: – Собратья по другим видам искусства часто бывают вдохновителями? Вы так не закупорены в себе?

РН: – Нет, не закупорены. Например, мультипликация сейчас меня затащила. Уже года два как я работаю над мультсериалом, он называется «Три котенка». Это мультфильмы для самых-самых маленьких детей и делает его «Мастер-фильм» - студия анимационная. Мне очень приятно, что мне это доверили. Чтобы написать детскую песню надо только одно понять: нет мудрости, только солнышко, мама и папа. И если в это состояние войти, то очень многое открывается. Рекомендую в трудные моменты жизни просто понять что есть ты, солнышко и этот мир. Всё. Ни начальников, ни невзгод, ни политики, ничего нет абсолютно.

К: – Один литераторов написал так: Дети — учителя мои, они меня отваги мысли учат. В их широко распахнутых глазах, созвездие вопросов. А потому любите детей, учитесь их глазами смотреть на мир как на неисчерпаемую тайну. Мне кажется, вы сейчас об этом говорили.

РН: – Мне понравилось, как сказал маленький сын моей подруги: «В жизни всё бывает: Радость и пить чай».

К: – Успехов вам больших.

РН: – Спасибо.

 

 

 

 

О Сайте
Афиша
Барды
Фото
Аудио
Монологи
Фестивали
"Сентябрь"
Друзья
Разное
Форум

(347)237-12-15
8-917-4155517