posadnik
Возраст: 54
Zodiac: 
Зарегистрирован: 24.12.2007
Сообщения: 578
Откуда: Ульяновск-Москва
|
 Добавлено: 8 07 2009 01:43 Заголовок сообщения: о феномене интеллигенции. Часть 1 |
 |
|
ним в коей мере не закрывающее этот вопрос, но несколько более глубоко вскапывающий традиционную точку зрения "интеллигенция - это такой слой, которому советская власть мешала быть свободным" и прочие мифы.
---------------------
о студентах, интеллигенции и авторской песне - 1
(эссе, которое писалось ночью, с большого недосыпа)
Разговор пойдет издалека, очень издалека.
Многие века общество делилось на два сословия – те, кто воюет и те, кто кормит. Позже общество усложнялось, и не раз. Появилось отдельное служилое сословие, отдельно сословие духовенства, и только те, кто кормит, остались теми же – ремесленники и крестьяне.
В России служилое сословие получило свободу указом Екатерины «О вольности дворянской», по которому каждый дворянин уже не обязан был служить «защитником отечества» хотя бы пару лет. Зато расплодилось сословие клерков – что неудивительно, чем сложнее государство, тем больше нужно проводников решения из точки А в точку Б, где оно будет исполнено, и чем дальше тем больше было в той цепи промежуточных звеньев. Но - в обществе образца Александра и Николая Первых не было никаких "прослоек интеллигенции". А при Александре Третьем таковая волшебным образом появилась. С чего бы?
1.
В середине XIX века Россия, сословная монархия в аграрной стране, еще не замечала, как проигрывала гонку с развитыми странами – на Западе были мануфактуры, у России было штучное производство. У Запада были фабрики, Россия гордо строила мануфактуры и гордилась Левшой. Запад осваивал сталелитейное дело, а в России металлург Аносов тратил время на изобретение заново рецептуры булата. В 1851 году Россия вышла на первую Всемирную выставку в Лондоне. Это было шоу, это был фурор – не по случаю России, а по случаю выставки. Супердержавы Европы – Англия и Франция – старались пустить пыль в глаза друг другу и соседям. В единственном павильоне из стекла и стали, куда водили экскурсии посмотреть самую передовую в мире стройку, – «Хрустальном дворце» - полгода работала выставка всего, что было создано нового и великолепного в «цивилизованном мире». Включая первые в мире общественные ватерклозеты. Англии было чем гордиться, даже если кроме павильона она не выставила ничего. Но английские товары занимали большую часть павильона. Сталь, драгоценности, сукно…
Россия выставляла много чего – и ничего действительно серьезного, ценимого в клубе «развитых стран». Малахит, оренбургские платки и черновский булат, спустя несколько десятков лет благополучно забытый обратно – по причине большей выгоды варить легированные стали, чем мучиться с мелкотоварным производством булата. Пожалуй, незначительнее России было участие Китая – представленного единственным чаеторговцем.
Спустя всего несколько лет Россия проиграла Крымскую войну – позорно и с потерей флота. В том числе и потому, что продолжала неторопливо ползти к прогрессу – а остальные к нему бежали. Нельзя сказать, что Россия не понимала, насколько отстала от жизни – реформы шли весь XIX век. Еще в царствие Александра I был срочно набран корпус русских преподавателей и учреждены ВУЗы в дополнение к старейшему Московскому университету – Дерптский, Харьковский и Казанский, обслуживая новыми образованными кадрами свои учебные округа. Позже к ним прибавились Виленский, Петербургский, Варшавский и Одесский. К 1860-м их было уже 14.
После последовавшего при Николае I завинчивания гаек, настоящее начало сравнительно свободного студенчества приходится на 1860-е годы – время неприятных открытий, когда оказалось, что страна опаздывает к раздаче пряников Промышленной революции – не успевая строить железные дороги, открывать фабрики и связывать города телеграфом. А для этого были нужны образованные люди. Был принят новый университетский устав, дающий довольно много прав студентам и профессуре. Шаг к созданию массовой корпорации студенчества был сделан. Тем более что снизу студенчество подпиралось ростом школьного образования – одни воскресные школы размножились от нескольких штук в 1859 г до 300 в 1862-м. Появляются также церковно-приходские школы – хотя бы дающие навык чтения по складам. Число грамотных людей росло, неизбежно запуская старый закон «чем шире основание, тем выше вершина».
2.
Это новое (не «навигацкие школы» и не застегнутые на все пуговицы университеты времен первого Николая) студенчество обычно изучается как феномен политический, и слово «разночинство» было при СССР встроено в курсы литературы (по дороге от критического реализма к социалистическому) и истории партии. Сейчас его особенно не вспоминают, а оно дает ключ к пониманию таких феноменов, как «чеховская интеллигенция» и тем более «советская [послевоенная] интеллигенция».
Остановимся на феномене разночинского студенчества поподробнее.
Во-первых, стоит сразу заметить, что, в отличие от западных университетов, растущих из богословских студий, богословие не было ведущей дисциплиной, первоначально преподаваясь всего в двух. В сочетании с малым желанием молодых дворян выбирать медицинскую или педагогическую стезю, а также растущую леность и самодостаточность этого сословия (напомним: пресловутый указ «О вольности дворянской» освободил дворянство – служилое сословие – от обязательной государственной или военной службы. Дворянство оказалось предоставлено самому себе. Затянувшийся «праздник непослушания» не мог не запустить деградацию дворянства как общественной страты. Так колонизация Кавказа и отсутствие постоянной угрозы со стороны Турции привели после русско-турецкой войны 1877 г. к постепенному вырождению кубанских и донских казаков из пограничного воинского сословия в богатых землевладельцев, живущих за счет арендаторов земли. Собственно, гражданская война на казачьем юге уже была фактически войной за землю между казаками-землевладельцами и безземельными пришлыми. История стрельцов повторилась.), это означало, что растущее разночинское студенчество не было прямым продолжением образа жизни и ценностей дворянского сословия (собственно, об этом всем хорошо писал Тургенев), и создавало свои ценности и институты самостоятельно, с опорой скорее на городское мещанство, чем на дворянство.
В общем и целом, молодежь середины XIX века ела из рук романтиков а ля Байрон, Гёте и Шиллер. То есть, они не были встроены в общество – они его эпатировали. В каковом контексте стоит вспомнить слово «нигилисты». Оно было достаточно заслуженным – переведя образ жизни среднего петербургского студента на язык нашего времени, мы получим почти панка.
В тогдашней прессе было довольно много текстов о студентах – доставалось и бестужевкам, которые совсем не были похожи на благостную девицу с картины Ярошенко, и студентам-мужчинам (вот тут одноименная картина Ярошенко скорее портретно-точна). Поминали прокуренных девушек (по тем временам жуткий моветон) с мужскими повадками, кое-как одетых студентов, вместо теплых пальто зимой носившие пледы. О некоторых способах пренебрегать общественным мнением можно получить представление, перечитав «Отцы и дети» - с поправкой на то, что половина прегрешений против хорошего тона нам, живущим почти 200 лет спустя, покажутся вполне бонтонными.
Дети дворянской, мещанской и духовной сред творили свою собственную среду – и когда они стали достаточно многочисленны, среда зажила своей жизнью. Собственно, «Отцы и дети», как и картины Ярошенко «Курсистка» и «Студент», стали лишь отражением того факта, что в обществе появилась новая страта. Со своими ценностями, замешанными на английском, немецком и французском романтизме, от Байрона до Жорж Санд. Отвергнув возможность стать продолжением уже существующих институтов, они придумали себе мир буйных забав и странных манер. Разумеется, таковы были не все – но достаточно многие. Хотя бы потому, что любые пассажиры социального лифта вынуждены и придумывать себе традиции и нравы – ведь они выходят заселять этажи и квартиры, где никто раньше не жил. Будь это шарлеманевы паладины, иоанновы опричники, курсанты навигацкой школы, сорбоннские студенты, Базаров или Раскольников. Кстати, «Преступление и наказание», где главный герой – бедный студент, - вышло в то же десятилетие, в 1866 году.
Как водится, студенчество вырастало. И выходило в общество. И тут начинается еще один виток новизны – молодежь, желающая странного с точки зрения общества, становится молодыми людьми ИЗ ОБЩЕСТВА, продолжающими желать странного. А ведь общество лояльно лишь по отношению к студентам – которым «положено чудить»! Стоит вспомнить немецких буршей, прекрасно описанных тем же Джеромом Джеромом в «Трое на четырех колесах». Им д о з в о л е н о шуметь по ночам, перевертывать урны – не более определенного количества, и т.п. «дети развлекаются». Но в Германии весь уклад общества уже подмял буршей под себя, и, покинув альма-матер, они старательно социализируются в скучных буржуа. А в России-то все в новинку – и мы получаем романтика, выпущенного доктором, инженером или учителем в уездный городок, где жизнь идет по вековой давности укладу и не желает учитывать шиллеризма бывшего студиозуса. Пока таких молодых людей мало – мы получаем сценарий, известный по рассказу Чехова «Ионыч». Молодой человек барахтается, пытаясь отстоять свою инаковость – но затем адаптируется под среду.
СОЦИАЛИЗИРУЕТСЯ. Теряя заряд социальной мобильности. Выходят, такскыть, из лифта, теряя право снова в него войти.
А когда таких молодых людей становится много… Вот тогда они отказываются становиться Ионычами, придумывают свой собственный порох и свой собственный смысл жизни – что и происходило в России в 1850-1900-е годы. Русская интеллигенция связывается обычно с именем Чехова, а ведь Чехов лишь сделал несколько зарисовок с натуры уже повзрослевшей. Начиналось же все с Тургенева и его Базарова. Не зря резкий в суждениях Белинский сделал стойку на этот роман – он не доказал, но почувствовал, что из этого корня растет все – от Раскольникова до Ульянова, от Ярошенко до Рериха, от Тургенева до Горького. Студенты, придумавшие себе студенчество, стали молодыми членами общества, и уже совсем скоро придумают себе русскую интеллигенцию.
3.
Если задаться целью определить, что главное в русской интеллигенции СОЦИАЛЬНО, то скорее всего это будет ее большая социальная мобильность и меньшая встроенность в общественные институты – за исключением тех, кто выбрал стезей творчество. Интеллигенция появилась ровно в тот момент, когда массовое студенчество 1860-х перестало быть студентами, а потом следующее поколение, выросшее на их примере, перестало быть студентами… 1870-1890-е гг. Смею заявлять – именно поэтому и именно из этого корня выросло.
Опять же, с социальной точки зрения, интеллигенция не является продолжением ни одного общественного института, ни одной страты. Она перестала быть «чистым дворянством» - разночинское студенчество не старалось ему подражать. Оно не было и городским мещанством – поскольку примесь дворянства и духовенства не могла не сказаться. Да и высшее образование в эпоху завершения промышленной революции уже было билетом в привилегированные слои общества. Не зря, ох не зря по ту сторону Атлантики Марк Твен написал роман о простом инженере, поставившем с ног на голову целое артурово королевство…
Интеллигенция в России была локатором, рупором, индикатором того, что в данный момент общество беспокоило больше всего. Другими словами, лучше всего у интеллигенции получалась рефлексия – отражение того, что происходит вокруг. Можно уподобить ее позиции наблюдателя на приставном стуле – ведь сойдя с него и приняв участие в действии, уже невозможно окидывать взглядом все от галерки до сцены с оркестровой ямой. Итак, студент еще мало что понимает, занятый своим студенческим мирком, профессионал занимается окучиванием своей делянки и дальше особо не смотрит – а интеллигент уже смотрит вокруг, выйдя за круг студенческих интересов, - но еще не сузил поле зрения до единственного пути. Может быть, поэтому интеллигенция дала столько писателей – тем за ту же роль общество платит деньги.
В силу такого положения – между студентом, желающим странного с точки зрения общества, и полностью социализированным членом общества, ничего странного уже не желающим и довольным своим местом в социуме – мы можем смело считать интеллигента не стратой, не прослойкой даже – а фазой. Фазой социализации, между студенчеством и профессиональной карьерой. Если перед студенчеством, по умолчанию, открывался сплошной горизонт, куда хочешь – туда и иди, а перед «яппи XIX века», четко выбравшим себе карьеру, дорога в жизни одна и хорошо видна при этом, - то перед интеллигентом, как правило, стоит веер возможностей. Что мы и имеем с дивным постоянством – молодые юристы, врачи, инженеры, учителя выбирают своим основным занятием совсем не юриспруденцию, медицину, машиностроение – а литературу (Писарев, Чернышевский, Чехов, Булгаков) или политику (Нечаев, Ульянов, Красин). Хотя бы в качестве хобби.
Будь они все лучше встроены в общество – не пошло бы столько бывших студентов делать черный передел и всякую революцию. Будь они встроены хуже – были бы просто отторгнуты. А они – в эпоху массового студенчества и роста образованных людей – стали модным поветрием. И – отчасти в силу модности, отчасти благодаря подпитке все новыми и новыми поколениями студентов -.вышли в 1900-е годы, когда и революцию стали делать профессионалы, вроде Плеханова, Савинкова или Ульянова. И – интеллигенты оказались не у дел, поставленное перед крушением идеалов середины уже прошлого века, перед необходимостью наконец социализироваться. Стихотворение Саши Черного, пожалуй, стало лучшей эпитафией первому созыву русской интеллигенции – призыву Писарева, Чернышевского и Чехова.
Повернувшись спиной к обманувшей надежде
И беспомощно свесив усталый язык,
Не раздевшись, он спит в европейской одежде
И храпит, как больной паровик.
Истомила Идея бесплодьем интрижек,
По углам паутина ленивой тоски,
На полу вороха неразрезанных книжек
И разбитых скрижалей куски.
За окном непогода лютеет и злится...
Стены прочны, и мягок пружинный диван.
Под осеннюю бурю так сладостно спится
Всем, кто бледной усталостью пьян.
Дорогой мой, шепни мне сквозь сон по секрету,
Отчего ты так страшно и тупо устал?
За несбыточным счастьем гонялся по свету,
Или, может быть, землю пахал?
Дрогнул рот. Разомкнулись тяжелые вежды,
Монотонные звуки уныло текут:
"Брат! Одну за другой хоронил я надежды,
Брат! От этого больше всего устают.
Были яркие речи и смелые жесты
И неполных желаний шальной хоровод.
Я жених непришедшей прекрасной невесты,
Я больной, утомленный урод".
Смолк. А буря все громче стучалась в окошко.
Билась мысль, разгораясь и снова таясь.
И сказал я, краснея, тоскуя и злясь:
"Брат! Подвинься немножко".
_________________
...и с лязгом откинул верхнее веко. |
|
КСП УФА
